Кавказ. Выпуск III. Европейские дневники ХIII–ХVIII веков - В. Аталиков

выходя, шаркают правой ногой подобно придворным и любят принимать приезжих в своих домах, так что если случится гость, будь то знатный или купец, то хозяин оказывает ему всяческую ласку и почет. Его дочери, будь они самые благородные и красивые девушки, не только не прячутся от гостя, но целуют ему руку и заботятся о чистке его платья, а если оно где-нибудь порвано, то починяют его как можно лучше; они мастерицы по части шитья и по всем хозяйственным делам.

Пока гость ест, хозяин дома прислуживает за его столом, и притом с непокрытой головой, если гость из почетных, а сам садится лишь по просьбе гостя. Все пьют за здоровье приезжего, начиная с хозяина; за ним жена, сыновья и дочери, причем все становятся на колени с непокрытыми головами, а женщины пьют, прикладывая левую руку к голове в знак доброго пожелания. Вина у них нет, потому что там виноград не произрастает, но есть дикая лоза, указывающая на возможность его добывания; зато пьют мольцо, приготовленный из меда, которого очень много. Делают также водку из зерен и другой напиток, называемый боза, отвар обдирного проса, разбавленный водой. Пока гость находится в доме хозяина, его вещи, даже незапертые, тщательно охраняются; но лишь только он пустился в путь по Чиркасии, не будучи сопровождаем лицами известными, то может быть уверен, что не только его пожитки перейдут в чужие руки, но и ему самому будет грозить опасность попасть в рабство, обыкновенно же хозяин дает гостю охрану.

В Чиркасии зерновой хлеб не употребляется, хотя зерно и сеется; но взамен хлеба едят густо сваренное в котле просо, без соли, а называют его «паста». Оно делится на куски, которые подаются к трапезе. В Тумруке, на расстоянии доброго дня пути внутри Чиркасии, мне пришлось питаться им целых восемь дней, и мне оно показалось очень безвкусным. В случае возвращения в тот город, где уже был прежде, путник избегает останавливаться у нового хозяина, хотя бы и был раньше к тому приглашен, так как прежний хозяин счел бы себя обиженным тем, что ему показывают, будто он дурно принимал гостя; итак, приезжий обязан вернуться в прежний дом, но ему дозволено принимать приглашения на трапезу и в другие дома.

Благородный чиркас роднится лишь с благородными и равным себе лицом, тщательно избегая уронить свое звание; касательно чести чиркасы щепетильнее итальянцев. Отцам и братьям намеченных девушек молодые чиркасы дают в выкуп некоторое количество коней, кольчуг, красивых мечей, платьев, серебряных чаш, смотря по тому, сколько они потребуют того или другого. Деньги давать не принято, даже среди купцов, но существует обмен вещей. В Чиркасии много прекрасных мехов, и за них отцы и братья уступают дочь или сестру с тою лишь одеждой, которую они имеют на себе.

До замужества девушки бывают на обедах, на празднествах, где играют, пляшут и поют.

Чиркасы очень веселый народ; они пляшут всегда на носках, что весьма трудно, но зато красиво.

По выходе замуж женщины долгое время, иногда годами, не показываются ни свекрови, ни зятьям, ни близким родственникам, живя отдельно от них, хотя в одном и том же доме, а при случайной встрече они отворачиваются и склоняют лицо, дабы не видеть их. По истечении этого времени молодую женщину угощают обедом и дарят ей хорошее платье или шубу. Затем ее принимают в дом с поцелуями и добрыми пожеланиями; тогда у нее, быть может, уже двое или трое детей. Начиная с этого дня молодая супруга имеет право ходить туда в любое время и есть вместе со всеми, но в присутствии свекра ей не разрешено говорить или отвечать другим, даже мужу; она может объясняться лишь знаками. Это продолжается один год. После этого свекор дает ей второй обед и делает второй, меньший подарок, и она приобретает право говорить по мере надобности.

Все эти обрядности существуют поныне у наших латинских христиан в Феччиале, именующих себя чиркасами-франками. Когда турки отобрали у генуэзцев Каффу, около 180 лет назад, многие из знатных были увезены в Константинополь, где им отвели улицу для житья, поблизости дворца императора Константина Великого, которая ныне называется Кеффе-магалази; там проживают теперь только две семьи. Другие ушли в Чиркасию из-за своих жен, ибо многие женились на черкешенках, так что в настоящее время получили от чиркасов название «френккардаш», что на их языке означает «френки наши братья». Иные остались в Каффе, но за отсутствием латинского богослужения и такового же священника они, следуя за своими женами-гречанками, перешли в греческое вероисповедание. Иные же остались при дворе хана, даровавшего им селение, называемое Сивурташ, то есть остроконечный камень, которое до сих пор существует.

Хан дал им также бея той же национальности, называемого Сивурташ-беем. Хан очень дорожил ими и отправлял их в качестве послов в Польшу и к другим христианским государям; сделал их всех спагами, то есть придворными дворянами; избавил их от уплаты податей, десятины и прочих налогов, обязав только сопровождать хана на войну. Со временем бей перешел в магометанство, многие последовали его примеру. Сивурташ находится на близком расстоянии от ханского дворца, поэтому приезжающие к хану знакомые или родственники чиркасы уходили затем к немногим христианам, оставшимся в Сивурташе, и сильно стесняли тех, а потому они, 30 лет тому назад, со своими семьями переселились в Реччиану, на полдня пути далее, но в стороне, в прелестной местности, орошенной рекой, с источниками вкуснейшей воды и изобилием плодов. Они наравне с чиркасами пользуются льготами и имеют одинаковые с ними обычаи и обряды, но из боязни хана вместо мечей им служат языки для злословия; единодушны они бывают только когда пьют вместе. Выделывают вино и едят обыкновенный хлеб. Их всего 12 домов. Они хорошо знают «Отче наш» и «Богородицу» по-латыни. Мы же исповедуем их и говорим проповеди на материнском языке страны, то есть по-турецки.

Мужчины, сопровождающие хана на войну, по уходе от него пускаются грабить вместе с татарами, а пленных и их детей ставят ниже рабов, отнимая у них навеки надежду на освобождение, если только они не выкупятся за деньги, и заставляя обрабатывать свои земли, на которые сами даже и не заглядывают. Они не хотят терпеть ни наставлений, ни осуждений, ни постановлений; таких мы укрощали неотпущением грехов, до тех пор пока они не сократят надлежащим образом срок неволи пленным.

У них принято долголетнее сожительство с женщинами, от которых имели детей, а потом призывали священника, хотя бы греческого, и венчались с этими